Как это понимать?  Кем эти нелюди себя возомнили? Богами? Амбициозные неудачники, завистливые  бездарности, неудовлетворенные жизнью. Вот тебе Моцарт и Сальери. Только «отравителей» развелось слишком много.  История повторяется. Вспоминаю слова твоего отца, создателя и первого дирижера Иркутского симфонического оркестра Игоря Александровича Соколова:  «Здесь тебя вылечат от Моцарта». 

А ты говорил, что болен любовью к Сибири. А грубость, хамство, уродство и жестокость называл частными болезнями. Эпидемией. И спорили мы с тобой всегда на одну и ту же тему: кого больше – хороших людей или плохих. Ты доказывал, что хороших больше, а я  доказывала, что больше плохих. Здесь я оказалась права, прости. Вот тебе и Моцарты и Сальери.

Вспомнила, к слову, твой старый спектакль «Что есть истина?». Ты всегда с придыханием вспоминал его. « Это был жесткий спектакль, вопрос о совместимости/несовместимости гения и злодейства там не стоял. Поступки героев были и страшные и странные и трагические. Каждый из героев стремился разобраться в правде, вершащего человеческий суд человека, поставившего себя выше Бога». 

Но в спектакле «Что есть истина» героев занимал совсем другой вопрос – проверить алгеброй гармонию, соединить несоединимое. Например, Моцарта с семейскими распевами. Может ли возникнуть гармония там, где не предполагалась, а люди дотянуться до пушкинских высот? Сергей Бухаров, исполнитель семейских напевов, был похож на скомороха, призванного и веселить народ и отражать его трагическую суть. Другие солисты, исполняющие классический репертуар олицетворяли творения Моцарта под трогательные звуки жалеек. Умом не понять синтез народной и классической музыки».  Но ты же экспериментатор. Ты знал, что делаешь.  

Ты  часто повторял слова Экзюпери, что в каждом человеке умирает Моцарт. И от себя добавлял, что в некоторых просто  не успевает родиться. Это должно было стать метафорой спектакля, в котором рассматривается противостояние гениального творца Моцарта и не менее гениального завистника Сальери. Моцарта тогда играл Андрей Винокуров. У него Моцарт юродивый,  не ведающий, что и как творит. Он все время улыбается, не понимая, где находится и что происходит вокруг. Он проводник музыки. И все время заученно рассказывает, как едят устриц, пьет отравленное вино и уходит, так и не поняв, что отравлен. Ушел и не понял, что «отравлен».

А в противовес «юродивому» Моцарту, холеный Сальери во фраке, с залакированной прической, ловец душ и распорядитель жизней. Этакий «министр культуры», который сам не умеет, но знает, как надо. Он, так же как и Моцарт, рассказывает о том, как едят устриц. Да, их едят ЖИВЫМИ. И каково им корчиться на блюде? А человеку, которого съедают заживо, каково? Это понять невозможно, пока не совершишь убийство. Да, Сальери? Но Моцарт не понимает, что он стал мишенью «черного человека». А ты, Вовушка, понимал чьей мишенью ты стал?

Мы всегда  улыбались.
Всегда. Когда падали вниз.
Нам казалось, что мы просто птицы
И просто парим.                 
Мы цеплялись за небо,
Как будто бы небо карниз.
Мы летели, как максимум, к Солнцу,
Как минимум, в Рим.

Бесконечно короткий был этот
Беспечный полет.                                   
Так устроена жизнь.
 потому что  всему есть предел.                                   
Жили мы  среди самых высоких,
Пронзительных нот.
Задыхались  от черных,
От ядом пропитанных стрел.

И плевали нам прямо в лицо,
И пинали в живот.
Иногда было больно настолько,
Что не было слез.                     
Но мы жили шутя.
И все делали наоборот.
Только вот подыхали всегда.
Почему то всерьез.


Вот мои два окна.
Два слепых обескровленных ока.
В них теперь поселилась не музыка, а пустота.
Почему ты ушел? Почему ты ушел раньше срока?
Почему между нами легла роковая черта?
Каждый день мне бетонной плитою на сердце ложится,
Превращая бескрайнее  синее небо в мишень.
Улетела в нирвану огромная синяя птица,
Бросив под ноги мне лишь огромную синюю тень.
Вот мои два окна. Два слепых обескровленных ока.
Что теперь? Что теперь? Что теперь отражается в них?
Отголосок мятежного духа тяжелого рока
Или тонкий как перышко, нежный , божественный стих.

                                                                                                       Римма Соколова (отрывок из книги "Устриц едят живыми или письмо на тот свет")

Послесловие. Я не знаю тех, кто пришел сейчас рулить «Пилигримами», но я видел, как рубили пианино во дворе театра. Даже для перфоманса пошло. Вспоминается знакомый музыкант, похоронивший скрипку. Её раздавили в метро. Я не видел последних спектаклей и не могу судить об их уровне. Но я знал Володю Соколова, усыхающего костью в горле чиновников, связанного по рукам официальной культурой, но творящего до последнего. Умер Володя. И чиновники вздохнули и проводили. Вчера я слышал от них: «пьянь», «больной» (головой, в смысле). Не знали они про рак. Большие люди говорили. Потом соболезновали. Потом о наследии – воодушевленно. Это – лицо. Умение сохранять лицо. Это не сложно. Каменное оно у протокольной культуры.

Так вот о наследии. В голову почему-то приходит Валентин Григорьевич Распутин, на чье завещание наплевали, похоронили классика не под скромным памятником рядом с родными, а пафосно там, где можно «показывать». Логику чиновников понять не трудно. Бабр-то на культурный бренд не тянет. И Байкал окультурить не удается. Логика и в отношении Соколова – та же. Поэтому нет ничего незакономерного в том раздражении, которое вызывает его вдова. Хотя Римма борется не столько за само наследие (понятно, что оно, как и любое достойное искусство принадлежит тем, ради кого создавалось), а за чистоту наследия. Она против похабщины, против извращения самой сути детища мужа. А кому, как не ей – музе и соавтору, судить? Так Чехов сильно удивился бы, увидев своего дядю Ваню с женскими трусами на голове. В старейшем Александрийском театре страны, между прочим.

Непросто Соколовой. Непросто ценителям тех «Пилигримов». Хотя и понимаемо, что любая творческая пертурбация – процесс болезненный. Вопрос в другом: как глубоко региональный Минкульт должен залезть в наследие, чтобы не чувствовать от него угрозы? Актуальное, необычное и «непонятное» всегда угрожает культуре. Кокошники безопаснее. Может, стоит рок-музыкантов нарядить в сарафаны? Простите иронию. Но эта чиновничья «логика» слишком знакома искусству. Иркутскому – в особенности. Пианино на дрова - такие мелочи…

Андрей Швайкин, писатель, соавтор фестиваля искусств «Культурная столица» и Международного Байкальского культурного форума.

От редакции. Владимир Игоревич Соколов (11 ноября 1952, г. Хабаровск, РСФСР, СССР – 17 декабря 2018, г. Иркутск, РФ) — пианист, педагог, композитор,.

В 1971 окончил музыкальную школу при Ленинградской консерватории, в 1976 — Ленинградскую консерваторию имени Римского-Корсакова по классу фортепиано. С 1979 в Иркутске. Работал в училище искусств, в Иркутской областной филармонии. В 1983 году создал музыкальную группу «Пилигримы» и поставил спектакль «Песни под водой», в музыкальную основу которого легли песни ангарских деревень, затопленных водами Братского водохранилища. Спектакль признается лучшей постановкой на международном театральном фестивале в Перу (1989), творчество сибиряков представляется в Германии и Испании (1990).

Во время гастролей записываются музыкальные программы для «Пан-Американского телевидения», «Радио Мадрид». В.И. Соколов принимает решение о создании экспериментального театра-студии «Театр пилигримов», в постановках которого сочетаются использование современных музыкальных инструментов и обращение к классическим истокам отечественной драматургии. В 1991 театр получает статус государственного учреждения культуры. С того времени театр базировался в помещении Иркутского ТЮЗа имени А.Вампилова, в 1999 театр переехал в восстановленный памятник архитектуры ХIХ века –  камерный зал на 40 мест.

В 1993 театр выступает в Великобритании, где производится запись музыкальной программы для радиостанции Би-Би-Си. «Театр пилигримов» представляет Иркутскую область и на всероссийских театральных фестивалях: рок-мистерия «Аве Мария», становится лауреатом фестиваля «Прошлое-будущее» в Томске (2000), показывается в рамках Всемирной Театральной олимпиады в Москве и на фестивале «Театр без границ» в Магнитогорске (2001). В 2002 В.И. Соколов пишет музыку к спектаклям: «Эдит Пиаф» и «Мания» по повести Н.Гоголя «Записки сумасшедшего». «Эдит Пиаф» становятся участником сразу двух фестивалей — «Сибирский Транзит» в Иркутске и «Молодые театры России» в Омске. В этом же году Владимир Соколов добивается того, что его театр становится первым коллективом, который представляет свой спектакль ( «Аве Мария») в зале Совета Федерации России, а в 2003, по приглашению Р. Демарко, директора фестиваля «Тотальный театр» (Эдинбург, Шотландия), «Театр пилигримов» представляет российское искусство рок-мистерией «Ave!», которая входит в тройку лидеров фестиваля.

В.И. Соколов активно поддерживал культурную жизнь Иркутска. Так в рамках XIII Международного кинофорума «Золотой Витязь» в Иркутске он помог организовать вечер памяти В. Высоцкого со звездами мирового кинематографа. Со своим творческим коллективом участвует в экологических акциях, общегородских и областных мероприятиях, мероприятиях для детей, формирующих мнение о культуре и традициях сибирской земли. С 1980 в творческом содружестве с известными режиссерами, такими как Борис Преображенский, Вячеслав Кокорин, Валерий Шевченко, Лев Устинов, Сергей Болдырев, Борис Деркач, Виктор Токарев, Владимир Дрожжин и другие, В.И. Соколов пишет авторскую музыку более чем 200 спектаклям, поставленным в Иркутской области и за ее пределами.